Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

– Хорошо, – оценил наконец епископ, к облегчению писца. – Вполне хорошо. Воистину поправить надо совсем немного. Там, где говорится о ничтожных гуситах, допиши еще «О, чехи, вы никчемная нация славянская». Нет, нет, лучше «подлая и никчемная…».

– «Подлая, никчемная и презренная…», – поправил Стенолаз. – Так будет лучше всего.

Писарь побледнел, побелел, как бумага, которую держал, потому что видел то, чего не заметил повернутый спиной епископ. А именно: как сидевшая на подоконнике птица превращается в человека. Черноволосого, одетого в черное, с как бы птичьей физиономией. И демоническим взглядом.

– Перепиши постиллу[888], – жесткий приказ епископа вырвал писаря из остолбенения и вернул в реальность. – Переписав, отдай в канцелярию, пусть размножат и разнесут по церквям, священникам для проповедей. Иди.

Писарь, прижимая к брюху бумаги, согнулся в поклоне, задом отступая в сторону дверей. Епископ Конрад тяжело вздохнул, отпил вина, показал прислужнику, что тот может долить. У прислужника тряслись руки, горлышко графина подзвякивало о край бокала. Епископ жестом отправил его.

– Давно ты не появлялся, – обратился он к Стенолазу, когда они остались одни. – Давно не влетал в окно, не тревожил мою прислугу, давно не пускал сплетен. Я уж начал тревожиться. Где же ты был, сынок, чем занимался? Дай-ка угадаю: штудировал в Сенсенберге дьявольские книги и гримуары? Одурманивал себя гашш’ишом и ядом из мухоморов? Вызывал Сатану? Поклонялся демонам, приносил им человеческие жертвы? Убивал узников в камерах? Терял подчиненных, своих знаменитых Черных Всадников, на полях битв? Позволял ускользать предателям и водить себя за нос шпикам? Ну же, сынок, отвечай. Докладывай. Похвались, каким из моих распоряжений или указаний ты пренебрег в последнее время. И каким образом портил мне в последнее время репутацию?

– Ты закончил, папочка?

– Нет, сынок. С тобой я не закончил. Но поверь мне, уж очень соблазняет меня мысль, чтобы в конце концов закончить.

– Коль уж ты об этом говоришь, значит не все так плохо, – блеснул зубами Стенолаз, разваливаясь в дубовом кресле. – Если бы, в самом деле, я тебя донял или перестал быть полезным, ты бы прикончил меня втихаря и без предупреждения. Несмотря на кровные узы.

– Я тебе уже говорил, – прищурил глаза Конрад, – и не вынуждай меня повторять. Между нами нет никаких кровных уз. Я зову тебя сыном и отношусь к тебе, как к сыну. Но ты не мой сын. Ты сын чародейки, отравительницы, к тому же выкрестки, которую я спас от костра, сделав ее монахиней. Факт, что я многократно удостаивал твою мать траханьем, нисколько не означает, что ты являешься плодом моих чресел, Биркарт, что ты зачат от моего семени. Я склоняюсь к мысли, сынок, что произвел на свет тебя сам дьявол. И вовсе не в том дело, что в Любани ни один смертный мужчина не мог иметь доступа к твоей матери, я слишком хорошо знаю как женские монастыри, так и темперамент твоей чувственной мамочки, даю голову на отсечение, что не один ксендз насадил ее там на дротик. Однако твой характер выдает, чьих рук дело твое появление на свет.

– Продолжай, папочка, продолжай. Пусть тебе станет легче.

– Получается, – продолжал епископ, забавляясь ножкой чаши и выражением лица Стенолаза, – что ты сын дьявола и развратной еврейки. Ну, чисто тебе антихрист, герой моих последних пропагандистских постил. Эвантас, Латейнос или какой-то Какос или Какас, забыл. Налей мне вина. Распугал прислугу, так что сам прислужи. И говори, что у тебя ко мне. Что надо?

– Ничего. Заскочил засвидетельствовать почтение. Спросить о здоровье, ведь сыну пристало интересоваться здоровьем родителя. Я хотел, как хороший сын, спросить, может, отцу чего надо? Может, нуждается отец в какой-то сыновней услуге? Или прислуге?

– Не время для твоей заботы. Ты был мне нужен месяц тому. Воистину жаль, что не было тебя под рукой. Жаль и для тебя, как мне кажется. Рейневан из Белявы объявился во Вроцлаве. А у тебя когда-то к нему было какое-то странное дело.

Лицо Стенолаза изменилось незначительно. Настолько незначительно, что на это не обратил бы внимание никто, кто Стенолаза не знал. Епископ Стенолаза знал.

– Через месяц после того, как я его предал анафеме, – продолжал он. – Через два месяца после Велислава, где он тебя одолел и унизил, этот негодяй осмеливается показать свою еретическую морду в моем городе. Мало того, ему удается сбежать. Одни дураки у меня на службе, черт возьми, дураки и недотепы.

– Что он делал во Вроцлаве? – сквозь стиснутые зубы спросил Стенолаз. – Что здесь искал? Он был сам или с товарищами? Кто и как его раскрыл? Каким чудом он убежал? Подробности, епископ, подробности.

– Мне не важны подробности, – фыркнул Конрад. – Мне важен результат, а вот результатов-то нету никаких. О деталях я не спрашивал, и так бы мне соврали, желая скрыть свою несостоятельность. Расспроси Кучеру фон Гунта, может, из него что-то вытянешь. А сейчас иди. Ты появился не вовремя. Я жду гостя. Освальд фон Лагенройт, секретарь и советник Конрада фон Дауна, архиепископа могунского, прибывает прямо из Волыни. Из Луцка.

– Я хотел бы остаться. Луцк и меня интересует. В какой-то мере.

– Оставайся, – согласился епископ после минуты раздумий. – На обычных условиях, ясное дело. То есть в клетке.

Стенолаз улыбнулся. Улыбка, казалось, претерпела метаморфозу: раскрытый в стрекоте клюв птицы был тоже удивительно похож на улыбку. Птица взмахнула крыльями, моргнула черным глазом, подпорхнула к стоящей в углу палаты клетке, взъерошив перья, села на золотую жердь.

– Никаких взмахов крыльями, – предупредил епископ. – Никакого карканья в несоответствующие моменты. Впустить!

– Ясновельможный господин, – огласил слуга, – Освальд фон Лангенройт.

– Пригласить! Приветствую, приветствую.

– Ваша епископская милость! – Освальд фон Лангенройт, пожилой, высокий, аскетично худой и богато одетый мужчина, почтительно наклонился. – Ваша милость, как всегда, выглядит молодым, здоровым и полным сил. Что производит такой вид? Уж не чары ли?

– Труд и молитва, – ответил Конрад. – Набожность и воздержание. Садитесь, садитесь, любезный господин Лангенройт. Отведайте аликанте, привезенного из Арагонии. А сейчас осетра подадут. Извините, что так скромно. Пост как-никак.

В окно ударил порыв ветра. Теплый и весенний.

– Говорите же, говорите, – кивнул епископ, сплетая пальцы. – Меня интересуют вести из далекой Волыни. Был тут недавно его преподобие папский легат Андреа де Палацио. Так же, как и вы, собственно, возвращался из Луцка, но слушочками меня порадовать не удосужился, страшно домой поспешал… А мину кислую имел, ох и кислую… Да, кстати, знаете, как чехи назвали тот Луцк? Съездом трех старцев.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});